Глава 1

Это было в то время, когда в один прекрасный июньский солнечный день все существа, называемые человеком, не считаясь с тем, имеют они орган слуха или не имеют, узнали, что началась война. Меня, так как я в то время существовал — и существовал, надо заметить, уже 12 лет — это известие настигло, как и большинство других смертных, на земной поверхности. Собственно, я в это время находился непосредственно на земной поверхности, а точнее над земной поверхностью, так как сидел на дереве и от души наслаждался тем, что запускал в гуляющих шишками, а затем имел счастье наблюдать, в каком замешательстве находились люди, пострадавшие от моей глупости.

И вот в таком положении я воспринял звуки извне — звуки, имеющие название человеческой речи. А так как я сам 11 лет излагал свои мысли и желания таким же образом, то мне не представило труда понять, о чём там велась речь. Говорили о том, что по радио было сообщено, что немцы без каких-либо особенных прав на владение нашей землёй вторглись на неё без объявления об этом. Это известие не вызвало в моём мозгу скорби — я был пленён таинственностью этого сообщения. В одно мгновение я был уже не над землёй, а на земле, покрывшись при этом некоторыми повреждениями моего кожного покрова, но в таком возбуждённом состоянии я не мог замечать такие незначительные факты.

Я помчался к своим товарищам, которые поблизости занимались не более умными делами, чем занимался я, пока не спустился, чтобы сообщить им только что услышанную новость. Покрыв расстояние, которое только можно покрыть, чтобы увидеть своих сотоварищей, которые должны находиться где-нибудь поблизости, я наконец нашёл их местопребывание, ориентируясь по тому характерному фырканью и другим звукам, какими обычно сопровождается купание существ, обладающих парой рук и таким же количеством ног и у которых для мышления на плечах сидит голова, которая во избежание замерзания сложных механизмов мышления, находящихся в ней, облачается в холодную погоду в головной убор. Издав длинный вопль, какой только может издать человек, проживший двенадцать лет и собирающийся прожить тринадцать, я скатился в одно мгновение с обрыва к реке. Выманив своих друзей из волн путём таинственных знаков и жестикуляций, и помолчав ровно столько, сколько требовали приличия, чтобы придать больше важности своему сообщению, я с таинственным видом спросил:

- Вы ничего не знаете?
- Нет. А что? Опять что-нибудь выдумал?

Не удостоив их ответом, я забрался повыше и попытался скорчить из своей физиономии серьёзное выражение лица, отчего она стала ещё более глупой, после чего я сделал исторический жест своей правой рукой, а левой подтянул штаны, которые поминутно сползали. Затем я произнёс:

- Ребята, Гитлер объявил нам войну, я сам это только что сейчас услышал и я предлагаю нам бежать в город и выяснить этот вопрос.

Произнеся эту тираду, я в глубоком молчании слушателей низвергся со своей примитивной трибуны, роль которой заменил большой камень. Наконец послышались возгласы:

- Врёт!
- Ну, конечно, врёт!

Тогда я, поняв причину их молчания, снова взгромоздился на камень.

- Так, по-вашему, я вру?
- Ну конечно!
- Тогда пойдёмте в город и там узнаем, вру я или вы врёте, произнося, что я вру.

И вот, накинув облачение, в которое только можно облачить свою фигуру в июньскую жару, чтобы соблюдать приличие, мы всем гуртом направили свои стопы по направлению к городу.

Но не достигли мы ещё города, а всё уже было нам известно. Убедившись в правоте моего сообщения, мы все решили, что сейчас все идём по домам, а в девять часов мы условились собраться в обширном заброшенном саду, принадлежавшем старому врачу, который влачил совсем не жалкое своё существование в обширном доме, который помещался в центре сада. Врач был слишком стар и проживал со своей не менее старой супругой в одиночестве, получая время от времени письма и денежные переводы от своего не вполне малочисленного потомства. Впрочем, хотя сад и принадлежал врачу, хозяйничали в нём мы и никто иной.

Лиля приехала в наш город два года назад из Казани, жила она с мамой, которая работала бухгалтером в типографии. Отец её умер три года назад, и Лиле приходилось помогать своей матери не покладая рук. Познакомился я с ней, когда учился в 3 классе. Это было так. Был вторник февраля месяца. У нас шёл урок географии, я сидел на задней парте со своим другом Петькой, с которым мы проводили время довольно весело, развлекаясь игрой в карты, которые он стянул дома. Ему сегодня не везло, я пользовался моментом, мы уже начинали восьмую партию, как вдруг открывается дверь и входит директор школы, а с ним незнакомая девочка. Мы встали, как это делается во всех школах, чтобы приветствовать вошедшего не только директора, но и учителей.

- Девочки и мальчики, — говорит директор, — это ваш новый товарищ, не обижайте её.

Новенькая была хорошенькой девочкой с тёмными волосами и голубыми глазами, выражение лица было решительное, чуть тронутое тенью смущения. С первого же взгляда на неё я понял, что во мне вскрылось какое-то ещё незнакомое тогда чувство. И с тех пор я всячески добивался её внимания.
После первого же урока я узнал, где она живёт — оказывается, совсем недалеко от нас. В этот же день я проводил её, мы даже не садились на трамвай, а шли пешком и разговаривали. Я влюбился в неё, как только может влюбиться мальчишка в моём возрасте и даже ревновал её — да-да, не удивляйтесь, как это ни странно в мои годы, это правда, как и то, что вы сейчас читаете это.

Но всё это пережитки прошлого, вернёмся лучше к настоящему. Дойдя до дома, где жила Лиля, я нашёл его закрытым, а так как мне нужны были только его обитатели, а не сам дом, то я направил свои стопы к более подходящему объекту, я направился к Петьке Гвоздю, так как я был в том состоянии, в каком люди не могут преодолеть одиночество и должны с кем-то делиться своими мнениями и впечатлениями. Решив, что мне сегодня не везёт, я и его не надеялся застать дома, и это была правда, потому что дома я его не застал, а встретил его на дороге, когда он отправлялся к месту моего обитания.

- Вот что, Петька, пойдём побродим, порассуждаем.
- Что же тут рассуждать? По-моему, не о чем.
- Пойдём лучше к Юрке, может, он что-нибудь придумает.

Мимо нас шёл трамвай, и я без лишних слов кинулся к нему, чтобы заскочить, и дать тем самым Петьке понять, что согласен. Мы доехали до дома, до которого нужно было доехать, чтоб скорее попасть к Юрке, и спрыгнули с трамвая. Пройдя полтора квартала и достигнув места, к которому стремились, мы скрылись за дверью Юркиного дома, которая отделяла нас с необычайной живостью от воздушного пространства, в котором можно было существовать, ибо наш друг был великим химиком нашей школы и его жилплощадь была заполнена такими зловониями, что непривычный человек мгновенно бы потерял сознание, не успев вызвать для себя скорую помощь. Мы всё удивлялись, как это Юрка продолжает существовать, ежедневно проводя такие опасные опыты.

Великий химик, когда мы зашли к нему в комнату, был занят каким-то важным делом и не замечал нашего присутствия, и пришлось предпринять некоторые воздействия, кроме словесных, чтобы вывести его из деловой сосредоточенности к существующей действительности.

Мы обменялись рукопожатиями и спросили, знает ли он новость. Он сделал на физиономии серьёзное выражение, ответил «да» и, указав на диван, заставленный колбочками и мензурками, пригласил нас сесть. Что мы и поспешили сделать, соблюдая необходимые предосторожности, чтобы не нарушить покой химических приборов.

Просидев у Юрки до вечера и пригласив его на наш общий сбор, мы направились к назначенному месту, о котором читатель уже слышал. Преодолев расстояние до сада в довольно короткий срок, в какой только можно его преодолеть, обладая парой ног, мы достигли цели. Как я уже сказал, ребята были почти в сборе и вели оживлённый спор. Увидев нас, они смолкли. Они были уверены, что мы, имевшие авторитет перед ребятами всей школы, не зря позвали их сюда.

Мы заняли председательствующие места, и я, разместившись на пне, обратился к собравшимся с речью:

- Ребята! Вы, наверное, уже все знаете, что нам объявлена война, война, начатая без предупреждения и нечестно. Мы с вами находимся, может быть, далеко от тех мест, в которых идут кровопролитные сражения, но мы не должны оставаться в стороне от таких исторических событий. В связи с этим мы должны себе назначить будущий план развития будущей деятельности. Мы должны немедленно овладевать военной техникой, несмотря на наш возраст, мы кой-чего да можем сделать для ускорения победы, в которой мы с вами не должны сомневаться, как в этом не сомневаются люди, с которых мы должны брать пример. Война только что началась и неизвестно когда она кончится, но в последнем вы не должны сомневаться. Мы не должны ослаблять свою бдительность, а надо её только лишь усилить. Наш лагерь от имени нашего триумвирата объявляется на военном положении. Все трусы и малодушные будут изгнаны. Сегодня же ночью триумвират назначит командиров и проверит личный состав, выявив неблагонадёжных.

Я объявил наш первый сбор законченным.

В одно мгновение полянка опустела, в саду остались только мы трое. Разрешив вопрос о назначении командиров, мы отложили остальную работу на завтра, решив, что сейчас нам, как и остальным смертным, необходимо всхрапнуть не больше часика-другого.

Отдав дань приличию, то есть, попрощавшись, мы исчезли друг у друга из поля зрения.

Благополучно проникнув во внутренние покои своего жилища и подкрепившись, чтобы обеспечить себе существование на ночь, я предался сну. Но прошло значительное количество времени прежде, чем мои органы зрения сомкнулись от усталости и я погрузился, словно в пух, в глубокий сон — сон, приносящий на утро бодрость и силу уставшему за день телу.


Глава 2

Спустя неделю после того памятного дня мы втроём сидели у Юрки в «кабинете» и делились мнениями.

Между прочим, нужно вам заметить, что за прошедшую неделю у нашего «химика» совершенно пропал интерес к химическим опытам. Он утверждал, что это его сейчас совсем не интересует, а интересуют его больше сейчас события на фронте. Мы были с ним согласны и придерживались такого же мнения.

Так вот, мы сидели у него и вели разговор о существующей действительности. В то время у нас ещё мал был кругозор мозговой деятельности, и мы рассуждали довольно глупо. После долгих споров и суждений, мы все вынесли решение, что мы все трое должны поступить в военно-морское училище, а так как это должно было сделано втайне от родителей, мы должны были навести все справки только сами и ни на кого не надеяться. Решено было сделать это прямо сейчас, не теряя драгоценного времени, так как всё выяснить нужно было до осени, а выяснить предстояло многое.

Пленённые всем морским, мы перечитали массу книг, так или иначе касающихся моря и морского дела. Мы рылись в каких-то справочниках подозрительно древнего происхождения, пытаясь найти адреса морских училищ, более подходящих для нас. В конце концов, у нас оказалась целая коллекция литературы, в которой были книги издания 1800 года.

Но на деле всё оказалось совсем не так, как мы предполагали, сидя у Юрки. Оказывается, нужно было преодолеть ещё много серьёзных трудностей, прежде чем осуществить наш план.

Во-первых, ни в какое училище нельзя было поступить, не предъявив туда соответствующих документов, которые явно скомпрометировали бы нас, если бы мы рискнули их туда предъявить. Поэтому мы были вынуждены найти другое направление для хода своих мыслей. И это направление было найдено: оно заключалось в том, что нам следовало поступить на речной пароход, курсирующий между нашим городом и Астраханью. Конечно, поступить мы могли только юнгами и никем другим. Затем, первым же рейсом достигнув Астрахани, перебраться на морской грузовой корабль, потому что на военный гораздо труднее попасть. А затем уже мы были уверены, что никто нас оттуда не выгонит. В противном случае, там кораблей достаточно, и мы можем пытать счастья, пока оно не улыбнётся нам.

Рассуждая таким образом, мы решили любыми путями достать в школе справки об образовании, рискнув всем, чем только могли мы в то время рисковать. До начала осени оставался месяц, нужно было спешить, так как навигация не имела желания дожидаться нас. И мы сделали визит в учреждение, дающее среднее образование проживающему поблизости молодому поколению, достигнувшему соответствующего возраста. Мы были почти уверены в том, что нам удастся взять у директора то, за чем мы шли, так как наш директор совершенно не питал никакого желания чтобы удерживать у себя в школе таких учеников как мы, учеников, которые каждый день в учебном году производили что-нибудь такое, отчего он хватал себя за волосы с отчаянием на лице, как это делают обычно очень впечатлительные люди, потрясённые до глубины души чем-нибудь необыкновенным. Да, наш директор имел веские основания, чтобы иметь счастье отделаться от нас раз и навсегда.
Но каково же было наше удивление, когда мы пришли в школу и узнали, что у нас новый директор.

- Но это ещё не значит, что нам не повезёт, - сказал Петька, и мы направились к кабинету директора.

На секунду замешкавшись и приведя в дозволенный порядок бурную растительность, которая произрастала на наших головах, мы постучали в дверь и, получив обычное «Да», переступили порог директорской, очутившись за письменным столом, за которым сидела женщина средних лет с приятным выражением лица. Светлые волосы её как-то приятно гармонировали с её светло-голубыми глазами, которые в данный момент устремились на нас, ожидая, что мы скажем.

- Это вы наш новый директор? - спросили мы, чтобы выйти из стадии молчания.
- Да, я ваш новый директор. Что скажете, молодые люди?
- Да, видите ли, мы учились здесь в школе, а теперь мы пришли к вам, чтобы вы нам выдали справки, потому что мы учиться больше не будем, - выпалил я, запинаясь там, где в обычное время мог не запинаться.
- Да, это серьёзное дело, и нам нужно с вами об этом поговорить, - сказала она, выслушав, что я сказал. Пригласив нас сесть на диван, она стала расспрашивать нас о причинах, побудивших нас кончить курс своего образования на пяти классах. На что мы ей отвечали, что нам не позволяют продолжить обучение домашние обстоятельства, ссылаясь на то, что наших отцов взяли в армию, и нам нужно пойти работать.
- Хорошо, я поговорю с вашими родителями – может быть, они имеют условие некоторое время ещё поучить вас, - сказала директор.

Мы, видя, что все надежды ускользают из наших рук, решили вести открытую тактику. Выложив всё начистоту, мы сказали, что хотим поступить в какое-нибудь училище и что нам нужна справка об образовании. На что она нам сказала, что с пятью классами нас не примут ни в одно училище, и что нам нужно во что бы то ни стало кончить семилетку. Ребята вы, говорит, хорошие, дружные, в вас много энергии, но вы её не туда направляете. Мы, поняв, что закрыли себе все ходы оправдания, выдав половину правды, решили временно отступить. Попрощавшись, мы вышли из кабинета.

- Влопались, - зашипел Петька.
- Ну и директор, какой интерес ей, будем мы учиться или не будем?
- А справки она, наверное, нм не даст – видишь, с родителями, говорит, поговорить нужно.
- А что нам родители, когда нам нужно, чтобы они ничего не знали.

Так рассуждая, подавленные неудачей, мы шли к Юркиному дому. Это был полный провал, и нам нужно было придумывать что-нибудь новое.

Придя к Юрке и посидев у него немного, мы с Петькой пошли домой. Доехали до моего дома на трамвае и торчали у наших ворот, договариваясь, во сколько завтра встречаемся, после чего Петька пошёл домой.

У этого единственного окна стоял небольшой стол, в противоположной стороне за ширмой стояло моё ложе, предназначенное, как и для большинства других людей, для того, чтобы на нём можно было спокойно заснуть сколько для этого потребуется.

Кроме этого, в ней находится три стула, для того, чтобы пришедшие ко мне имели возможность не только стоять, но и сидеть. В тех случаях, когда количество пришедших превышало количество стульев, оно пополнялось за счёт имеющихся стульев в других комнатах, где они не имели возможность приносить большую пользу. Над серединой комнаты у меня висела электрическая лампочка, а на столе стояла настольная, тоже электрическая. Сейчас, я думаю, вы имеете некоторое представление о месте моего обитания.

Придя к себе в комнату и оставшись наедине, я вспомнил, что уже давно не был у Ляли, а так как времени было ещё немного, то я решил сходить к ней. Не раздумывая долго, я сейчас же вышел на улицу через окно, вышел из сада и направился в известном направлении. Дойдя до намеченной цели, я постучал в окно, которое находилось в комнате Ляли. Мне пришлось постучать второй раз, после чего она показалась в окне, и, увидев меня, велела залазить в комнату. Когда я залез в комнату, он накинулась на меня, зачем я так долго к ней не приходил, и мне пришлось рассказать необыкновенную историю, которая вполне оправдывала моё долговременное отсутствие. Затем, обменявшись новостями, я пригласил её прогуляться по городу, на что она согласилась, и мы, благополучно выбравшись из дома, вышли на улицу.

Над городом царила тишина, какая только может быть в городе, лишь изредка она нарушалась шумом проходящего мимо трамвая, да ещё реже – промчавшейся машиной. На улице изредка мелькали спешащие куда-то фигуры, мы шли молча, упиваясь дыханием уснувшего города. Из-за туч медленно выползала луна, освещая нас, в вместе с нами и окружающие предметы, своим таинственным серебряным светом. Мы шли по городу, взявшись за руки и вдыхая полной грудью свежий ночной воздух. Мы шли, не говоря ни о чём, потому что говорить в такие моменты вообще ни о чём не хочется, кажется, у тебя только одна цель – идти вот так, взявши друг друга за руки, идти куда-то туда, далеко-далеко в неизвестность.

И вот идя так плечом к плечу мне вдруг стало почему-то особенно жаль Лилю, я думал, что ей сейчас должно быть очень трудно жить без отца, и что она, наверное, плачет по ночам, вспоминая его. И действуя совершенно произвольно под действием нахлынувших чувств, я остановился, сжал крепко её руки и с жаром сказал:

- Знаешь, Лиля, я думаю, я никогда не брошу с тобой дружить, я думаю, что я думаю, что я в тебя влюблён.

И тут я будто бы в подтверждение своих слов поцеловал её в щёку, это было у меня как-то неловко, так как это был мой первый поцелуй, и поцелуй, надо сказать, неуместный, но я сделал это произвольно и сам почувствовал, что это лишнее. Она же сначала смутилась, потом сделала недовольный вид и сказала:

- Знаешь, всё-таки не нужно было целовать, чтобы в следующий раз без этого.

А затем сказала:

- Знаешь что, давай поклянёмся друг другу, что никогда, никогда не бросим нашу дружбу.
- Лиля, - сказал я, - ты для меня самое близкое существо на свете, ты возродила в моём сердце любовь, и даже ты сама не можешь уже её заглушить.

Излив так свои чувства, я умолк. В эту ночь мы сказали друг другу всё, что до сих пор храним при себе.

Проснувшись на следующее утро довольно поздно, я встал и, завершив свой утренний туалет, направился в столовую, где хлопотала мать, собирая на стол завтрак. Братишка уже обыкновенно бегал в саду, так как он был на ногах чуть ли не с восходом солнца, отца по обыкновению уже не было, так как он уходит на службу рано утром и приходит только к обеду. Когда завтрак был готов, мы углубились в поглощение его, после чего я поспешил исчезнуть из дома.

Постояв у калитки не более пяти минут, я зафиксировал в зоне моего зрения появление Петьки, который шёл по улице, приближаясь к моему дому и насвистывая мелодические мотивы. Когда он подошёл, мы обменялись рукопожатиями и направились к Юрке. Добравшись до его места обитания и без особого труда вскрыв окно, которое он сам учил нас открывать, мы как можно беззвучнее проникли к нему в кабинет, который также служил ему и спальней. Убедившись в том прискорбном факте, что он действительно ещё находится в объятиях утреннего сна, мы некоторым физическим воздействием вывели его из этого состояния покоя. Причём вставание его сопровождалось звуками, походившими до некоторой степени на человеческую речь, которыми он пытался выразить недовольство такому раннему его пробуждению. Облачив свою фигуру в надлежавшее облачение и совершив утреннее омовение той главной части своего тела, которую большинство людей стремится как можно чаще фотографировать для того, чтобы отсылать своим знакомым и родным, чтобы те имели про них некоторое представление, которое нужно иметь, чтобы окончательно их не забыть, великий химик решил пополнить истощившийся за ночь запас веществ в его организме. После чего он объявил, что готов на любые испытания. А так как никаким испытаниям мы его подвергать не собирались, то сообщили, что мы пришли обсудить, что нам сейчас делать. После продолжительного совещания, которое длилось более двух часов, мы вынесли решение.

Что ввиду того, что осень на носу, и за тот короткий срок, который исчисляется считанными днями, мы не можем сделать ничего определенного, мы решили отложить свою деятельность до следующего лета. А зиму этого года ещё учиться в школе, но ни на минуту не забывать, что нас ждёт впереди, и готовиться к этому моменту, не покладая рук и мышления, на которое мы только были способны. Решение было принято, но принято было так, как только и можно было принять решение, при кратких обстоятельствах не вполне всех удовлетворяющее. Но так как ничего более подходящего мы придумать не смогли, то пришлось мириться с этим.

Решив, что обсуждать больше нечего, мы договорились сделать сегодня вылазку за город, собрав сначала побольше ребят и провести там ряд генеральных сражений, которые были намечены триумвиратом на ближайшие дни.

Чтобы проверить боеспособность личного состава, сейчас же было намечено место, более подходящее для этой цели, и мы принялись за дело. Не более чем через полчаса были собраны все ребята, и им была сообщена причина, по которой их собрали, и мы, дав им соответствующие инструкции, велели всем явиться всем к 12 часам в назначенное место за город.

Мы же, с утра захватив всё необходимое, сели на трамвай и, доехав до последней остановки, в крайне короткий срок покрыли оставшееся расстояние, застав там уже некоторых ребят, пришедших раньше нас. Подождав ещё немного и считая, что больше уже никто не придёт, мы решили приступить к делу. Была подана команда:

- Становись! – затем – Равняйсь, смирно! Слева по порядку рассчитайсь!

После чего было выяснено, что всего пришло восемь с половиной пар. После этого общее количество было разделено на три части, из которых одна должна занимать оборону. Вторая же выполнила роль наступающей, а третья оставалась или в роли артиллерии, или в роли кавалерии, или в роли ещё какого-нибудь другого рода войск, попеременно то с наступающими, то с обороняющимися.
В первый раз выпало обороняться Петьке. Я же выполнил роль командира нападающих, Юркино отделение было придано мне как взвод миномётчиков.

Обороняющиеся заняли несколько возвышенную часть опушки, которая была окружена с одной стороны цветным песком, а с другой - не очень цветным кустарником. В тылу у обороняющихся находилось болото, поближе около которого они и попытались расположиться, чтобы обеспечить себе невозможность нападения сзади. Слева, метрах в двухстах, протекала река, берега которой, поросшие не совсем густым кустарником, примыкали к опушке с одной стороны.

Я должен был по договорённости поместиться на противоположной стороне опушки и оттуда начинать свои военные действия, какие мне больше понравятся, независимо от того, доволен или нет будет ими противник.

Заняв свои позиции там, где мы должны были их занять, я с командиром начал совещаться, что бы там такое предпринять необыкновенное, первоначально послав разведчиков, чтобы они донесли, что происходит в лагере противника, могущее иметь для нас ценность.
Обследовав окружающую местность, мы сообразно с этим разработали план своих действий.

Объяснив Юрке, что он должен всё время делать нападение на противника, и сделать ложную попытку пробраться вдоль реки в тыл обороняющимся, я взял с собой шесть человек, направившись в обход к Петьке, по краю леса, примыкающего к одной стороне опушки. Продвигаться нужно было, соблюдая крайнюю предосторожность, потому что мы рисковали каждую минуту быть разоблачёнными, после чего победа была бы признана на стороне противника.

Чтобы обеспечить себе более свободное продвижение, мы углубились подальше в лес, чем обеспечили себе возможность двигаться, не скрываясь, а это очень даже ускорило наше продвижение. Достигнув таким образом болота, о котором я вам уже напоминал, мы решили двигаться прямо по нему для обеспечения успешного появления в тылу основавшихся у края болота Петькиных бойцов.

Но продвижение по болоту не представляло для нас улыбающейся перспективы: взвесив всё с самой критической точки зрения, я пришёл к выводу, что после такого манёвра нам нужно будет очень много времени для приведения в надлежащий вид нашего облачения, которые находилось бы после выполнения задуманной операции в крайне плачевном состоянии.
Поэтому я велел всем раздеться и остаться только в том, что удовлетворило бы нехитрые требования приличий.

Оставив для обеспечения полной сохранности нашего одеяния одного из ребят, который едва ли мог принести нам больше пользы, кроме выполнения этой возложенной на него задачи, мы начали продвижение к намеченной цели. Пройдя метров пятьдесят по колыхающейся поверхности болота, мы сразу поняли, что хорошо сделали, что разделись, так как в противном случае с нашей одеждой на полдороги случилось бы то, что обычно происходит с ней при проложении пути, идущего по болоту, и после чего её обыкновенно приходится сушить двумя способами: или же разводить тут же костёр, или же, добравшись до дома, высушивать её там, с некоторой неприятной для вас разницей, заключающейся в перебранке и чтении нотаций вашими родителями, которыми будет сопровождаться ваше появление дома в не вполне приличном виде.

Нам приходилось двигаться довольно осторожно, чтобы не привлечь шумом внимание тех, в чьём внимании мы в данный момент совершенно не нуждались и не питали ни малейшего желания, чтобы оно было нам оказано. Мы двигались так тихо, как только можно было двигаться по чавкающей под нашими ногами поверхности. Но, несмотря на этот факт, который явно разоблачал наше движение, мы смогли подобраться к цели [нрзб] так близко, как даже и не предполагали подобраться.

Но он и не предполагал, что, претворяя в действительность свой замысел, он прост обеспечивает нам более лёгкую победу, так как, отослав половину ребят для того, чтобы отрезать путь отступления нашей группе, он тем самым уменьшал вдвое количество бойцов, находящихся перед нами.
Считая этот момент самым подходящим, мы бесшумно подкрались к ним сзади, и нам не стоило больших усилий превратить их в несколько минут в неподвижные тела, так как для этого стоило только по уговору зажать им рот, а затем слегка ткнуть им деревянными кинжалам в то место, под котором, по нашим представлениям, находилось их сердце.

Петька был обескуражен и находился в таком состоянии, в каком обычно находятся полководцы, почувствовавшие своё поражение, но, тем не менее, имеющие ещё надежды на что-то, мало похожие на реальность.

Мы не предавались долго созерцанию поверженных нами противников, не теряя времени последовали за только что исчезнувшими в кустах Петькиными воинами, которые, если бы знали Петькино положение вещей, то лишились бы того высокого мнения о своём полководце, в котором они были уверены и считали его поистине талантливым военачальником.

Но нам не пришлось их долго ждать – пройдя метров сто, мы вдруг услышали невдалеке шум и какие-то звуки. В несколько мгновений достигнув кустов, где находились источники издаваемых звуков, представляющие из себя глотки Петькиных вояк, которые осаждали нашу границу со всех сторон.
Воспользовавшись их возбуждённым состоянием, мы набросились на них сзади, и после непродолжительной схватки они были повержены.

Удовлетворённые проделанной операцией, которую мы блестяще провели, мы сейчас только спохватились, что находимся в одних трусах. Поняв, что уже нет надобности мёрзнуть от отсутствия на теле одежды, мы направились к месту её нахождения, причинив по дороге некоторый ущерб своему телу в виде царапин и других кожных повреждений, потому что приходилось продираться через довольно густой кустарник, так как мы не питали удовлетворения от перспективы обратно идти по болоту.

Застав на месте и часового, и наши вещи, мы поспешили облачить наши тела в свои же одеяния. Вернувшись к ребятам, которые дожидались нас на опушке, мы решили идти домой, так как было уже довольно поздно и начинало холодать. До города шли все вместе, однако количество наше стало уменьшаться по мере нашего углубления в него. В конце концов мы шли уже в количестве троих, так как с этого конца города мы жили дальше всех. Дойдя до Петькиного дома, мы задержались на несколько минут, назначая время нашей завтрашней встречи, после чего мы шли уже с Юркой вдвоём и наконец, достигнув нашего дома и простившись со мной, он направился к месту своего обитания один.

Было уже совершенно темно, в воздухе чувствовались первые признаки осени. Я стоял у калитки и вдыхал полной грудью свежий предосенний воздух, наполненный ароматами отцветающих цветов, которые в изобилии произрастали в нашем саду.

Я смотрел на город, который находился в той последней стадии оживления, после которой обыкновенно очень скоро пустеют улицы и город погружается в глубокий сон, и кажется, что это спит огромное чудовище, очень утомлённое и уставшее за весь богатый различными событиями и происшествиями день. На улицах только изредка мелькают влюблённые пары, вернее, мелькают только их тени, поскольку все они питают почему-то явное желание избегать освещённых мест и передвигаются большей частью в тени, отбрасываемой домами, очень неохотно пересекая освещённые участки. Ночь была тёмная, какие обычно бывают в середине лета.

Я как зачарованный продолжал стоять на одном месте, забыв о действительности. Это была одна из тех ночей, которые вызывают в нас чувство любви ко всему окружающему, в такие ночи появляются самые величественные мысли, в такие ночи вы позволяете себе мечтать о самом счастливом будущем, только в такие ночи вы можете понять, что без любви нельзя существовать и что любовь - это самое высокое и благородное чувство на свете, и что человек существует только ради любви.

Спохватившись, что мне следует уже давно быть дома, я поспешил это сейчас же сделать. Проникнув в дом не через дверь, а через окно, во избежание возможного столкновения, я очутился у себя в комнате. Проникнув в столовую и поглотив такое количество пищи, которое я считал достаточным для своего организма, я возвратился в свою комнату и, раздевшись, предался сну, в чём вы могли бы убедиться, если бы заглянули в мою комнату, но прежде чем окончательно заснуть, мне пришлось ещё покинуть своё ложе на некоторое время, которого мне было достаточно, чтобы открыть форточку, которая могла дать свободный доступ воздуху, который, в свою очередь, был нужен для меня, чтобы обеспечить мне спокойное пребывание во сне.


Глава 3

Наступила осень, самая обыкновенная, какие бывают обычно в нашем мире. Но в городе можно было наблюдать так сказать «цивилизованную» осень без какого-то заметного изобилия грязи и сырости, каковыми она обычно славится.

В предместьях же одна и та же осень представляла из себя совершенно другую картину. Улицы, очень редко по которым были проложены тротуары, характеризовались изобилием грязи, являющейся бичом для транспорта любого вида. По дорогам передвигались с крайней осторожностью самодвижущиеся существа, как например человек и иная живность, преодолевали опасные места путём перепрыгивания с одного места на другое, более подходящее для этой цели.

Элементы же, не обладающие способностью перепрыгивать с одного места на другое, обречены были на ежеминутное страдание, заключающееся в опрокидывании и погружении или же застревании их в неприятной для всех органов человеческого существа массе, называемой грязью.

Но если вы желаете или имеете хотя бы малейшее желание созерцать настоящую, природную, не переделанную человеком осень, то вам нужно будет выбираться за пределы города, предварительно преодолев два уже известных вам вида осени – осень города и осень предместья. После чего вы попадёте в природную осень, самую чудесную из трёх, причём вы будете считать её такой только в том случае, если будете находится в хорошем расположении духа, что зависит от количества и качества поглощённой вами за этот день пищи.

Только увидев «природную» осень, вы сможете судить, что такое вообще осень. Осень имеет свои особые прелести, как и вообще все времена года, не имеющие ничего общего между собой.

Осень тысяча девятьсот сорок первого года отличалась особенной дождливостью, этим самым нагоняя на всех ещё более гнетущее настроение, которое и без этого было не из завидных. Приближалось начало первого учебного года в военное время. Для нас осенние дни тянулись невыносимо долго, мы изнывали от безделья и глупели от ничегонеделанья.

Каждый человек, проживший более года на земной поверхности с тех пор, как получил способность мыслить, знает, что такое осень, и знает, надо сказать, довольно хорошо, так как незнание человеком что такое осень рассматривается как признак того, что он потерял рассудок. Но мы очень хорошо знали, что такое осень, поэтому рассудок у нас, стало быть, ещё не был утерян.

Так, в крайне печальном состоянии духа, мы встречали и провожали один день за другим.

Был один из тех обычных осенних дней. Солнечные лучи не содействовали уже моему пробуждению, их не было, как не было и вообще ничего летнего. Встав и одевшись, я имел возможность наблюдать сквозь окно только то, что может произвести осень из всего окружающего, а это, надо сказать, была довольно мрачная, неприглядная картина.

Совершенно отсутствовала яркость окраски, обычная для дета, всё было серо и мрачно, не только на первый, но и на последующие взгляды. Настроение было самое пропащее, в каком только может находиться человекоподобное существо, имеющее все основания называться им. Я изнывал от безделья и не знал, что мне сегодня делать. Но стоять весь день у окна и созерцать столь мрачные пейзажи тоже перспектива незавидная, и поэтому я решил идти справиться, готов ли завтрак. Но в это время открывается дверь и вбегает мой братец.

- Сашка, мама кушать зовёт!
- Сейчас, - буркнул я.
- Саш, а Саш, я сегодня сон какой видел. Рассказать?
- Ладно, потом, сейчас некогда. Пойдём!

Когда мы вошли в столовую, завтрак стоял уже на столе, и мы принялись препровождать пищу в свои желудки. Витька всё время без умолку болтал и приставал ко мне с разными вопросами, какие обыкновенно задают другие подобные существа в таком же возрасте.

- Саш, а Саш, а почему сейчас мухи не летают, а ползают?
- Отстань, - отвечал я.
- Нет, скажи, почему, а?
- Почему, почему. Потому что не летают, потому и ползают. Понял?
- Саш, а почему наша кошка мышов не ест?
- Не хочет и не ест.
- И вовсе не поэтому, а потому, что они в волосах.

И так в течение завтрака он засыпал меня подобными вопросами, отличающимися друг от друга ещё большей глупостью. Решив, что за столом мне больше нечего делать, я поспешил ретироваться. Исчезнув за дверями своей комнаты, я уловил в своём мозгу мысль – сходить навестить своих друзей. Одевшись во что требуется одеваться осенью, если на то имеется возможность, я вышел из дома, предварительно сказав, что я скоро приду.

Выйдя на улицу, я получил возможность ознакомиться с осенью поближе, так как сразу же заехал нижними своими конечностями, которые у человека служат обыкновенно для передвижения не обязательно по земной поверхности, в лужу, имеющую значительную глубину, и вода которой была в значительном количестве насыщена грязью.

После того, как я преодолел ряд подобных препятствий, я очутился в пределах Петькиной жилплощади, предварительно приложив некоторое требующееся усилие для открытия так называемой двери. Нужно заметить, что для открывания двери Петькиного дома нужно приложить даже очень значительную энергию, потому что это действие сопровождается подниманием на цепи гири древнего происхождения. Точный вес её нам определить не удалось, но она имеет все основания называться двухпудовой.

Благодаря этому факту, все добровольно или случайно имеющие желание проникнуть за эту дверь рисковали быть задавленными ею, если не проявляли быстроту и ловкость начинающего спортсмена, что и обеспечивало им благополучное проникновение во внутренние покои столь странного жилища. Как я вам уже рассказал, я без особого труда проник к Петьке в дом, так как обладал уже для этого некоторой сноровкой.

Когда истощился запас очень скудных для этого времени новостей, мы, посидев столько времени, сколько требуется в среднем для того, чтобы сыграть три партии в шахматы и облачить себя в соответствующую одежду, двинулись по направлению, которое, как мы были уверены, должно было привести нас к Юркиному местообитанию. Пройдя ровно столько, сколько нужно было пройти для того, чтобы достигнуть цели, мы убедились, что достигли её.

Но первый же вздох, который мы проделали в Юркином помещении, заставил нас убедиться, что осенние мрачные деньки пробудили великого химика к его научной деятельности, каковой он и поспешил заняться, в чём мы сразу же получили возможность убедиться. Великий химик был занят изобретением какого-то нового химического удушающего вещества. На все наши замечания о том, что в современную войну отменено употребление удушающих и отравляющих веществ, он отвечал презрительным молчанием. А на обычные замечания отвечал словесно, как того и требуют приличия.

Нужно вам заметить, что Петькина научная работа была сопряжена с преодолением некоторых значительных трудностей, заключающихся в пререкании научного деятеля со своей воинственной родительницей, которая выражала явное неудовольствие к его изобретениям, в коих он сам видел великую будущность. Ввиду таких разногласий у них ежедневно происходили более ими менее серьёзные столкновения, которые ко всеобщей радости никогда не переходил в явление физическое, а придерживались рамок морального воздействия. Но великий химик был поистине великим пренебережителем такого воздействия, потому что оно не затрагивало ни единого из его нервов, какими бы чувствительными они ни были.

Но это ещё не всё – кроме воинственной родительницы он имел счастье обладать ещё и воинственным родителем, который вовсе не стремился пресечь в корне его увлечение химией. И на этой почве происходили состязания в красноречии также между папашей и мамашей этого злополучного отпрыска. Но их отпрыск никогда не падал духом и никогда не сомневался в благополучном для себя исходе этих дуэлей, которые в их семействе являлись обычны явлением.
В то время, как мы вели почти любезную беседу, вдруг, как говорится, распахнулись врата, и мы получили возможность узнать, что появилась никто иная, как возмущённая родительница грешного отпрыска, на которого её появления не произвело сколько-нибудь заметного замешательства или что-нибудь вроде этого.

- Юрка! – возопила она, простирая руки в направлении существа, имя которого слетело с её уст, - Это ещё что такое? Это что ещё такое, я тебя спрашиваю?
- Я думаю, что это моя комната, - хладнокровно отвечал Юрка, как будто он понимает вопросы только в их общем виде.
- Прекрати сейчас же всю эту музыку! Ты не слышишь, что я тебе говорю? Из чего это ты извлекаешь такое адское зловоние, от которого наш кот только что чуть-чуть не издох, хорошо, что я вовремя выпустила его на улицу.
- Чуть-чуть, мам, не считается, а если бы он вправду издох, то я попытался бы оживить его с помощью более удушливого запаха.
- Ты мне мозгов не заговаривай, а скажи, скоро ты прекратишь это или нет?
- Почему нет, конечно прекращу, неужели ты думаешь, что можно всё время этим заниматься?
- Ну хорошо, я зайду посмотрю, как ты прекратишь, – многозначительно заметила поистине воинствующая родительница и поспешила исчезнуть, так как её ожидали на кухне более важные объекты для проявления ловкости и сноровки.

Оставшись наедине, мы получили возможность излагать свои мысли более откровенно. Разговор завязался о чемпионах, а надо сказать, что современная молодёжь восторженно относится к любому виду спорта и, в свою очередь, сама им занимается.

Вначале мирная беседа превращалась постепенно в горячий спор, причём мы в любую минуту могли перейти от словесного хода спорта к физическому. Но этого не случилось, потому что в самый критический момент, когда мы готовы были вцепиться друг в друга, за Юркиной спиной раздалось довольно зловещее шипение. В первую минуту мы подумали, что этот звук издаёт великий химик для возбуждения в себе воинственных чувств. Но сразу же мы убедились, что наши предположения ложны, ибо сам Юрка, не менее удивлённый, чем мы, обернулся назад, чтобы узреть источник издавания столь странных звуков. Но каково было наше удивление, когда он, бросив взгляд на место своей научной деятельности, которое представляло из себя стол, уставленный колбочками, мензурками и т.п. химическими приборами, издал вопль, мало похожий на вопль человека, не потерявшего рассудок, но который мы поняли довольно хорошо. Он крикнул «Спасайся!», подпрыгнул на месте так, как может подпрыгнуть только заяц, крайне перепуганный чем-нибудь необыкновенным. Он ринулся прочь из комнаты, в то же время увлекая нас за собой, но наше поспешное бегство было пресечено в самом начале, так как не успели мы скрыться за дверью, как за нашими спинами раздался взрыв, похожий в меньшей степени на пушечный выстрел, который произвёл замешательство в наших рядах, но мы не свалились от него навзничь, потому что взрыв колбочки, стоявшей на коптилке, сопровождался выделением газа, крайне неприятного для наших органов обоняния. Ввиду этого мы с ещё большей скоростью поспешили достичь двери, а достигнув её, мы с удивительной быстротой покинули опасное для наших жизней жилище, из которого струился голубоватый газ. Соблюдая меры предосторожности, мы сделали попытку открыть извне все окна, численность коих исчислялась цифрой два, но какова бы их численность ни была, их нужно было вскрыть, и мы сделали это с риском для собственных жизней.

Но самое страшное было впереди, оно заключалось в появлении вышеупомянутой родительницы. Её появление было нами замечено слишком поздно, потому что чёрный ход из дома находился вне поля нашего зрения. Но я уверен, что если бы вместо глаз мы имели два микроскопа, увеличивающих в миллион раз, то мы может увидели бы как она выходит на противоположной стороне дома, но, к сожалению, мы обладали каждый только парой глаз и поэтому зрение наше было ограничено. И мы увидели её только тогда, когда она, выйдя из-за угла, очутилась перед нашими не вполне светлыми очами.

Она не представляла в данный момент ничего воинственного, скорее она имела жалкий вид, если можно так выразиться. Она была бледна. Да-да, это некогда воинственная родительница была в данный момент бледнее пудры, который обычно стараются придать бледность лицу, но сейчас она в ней, во всяком случае, не нуждалась. Рот её судорожно открывался и закрывался, поглощая огромные потоки воздуха, глаза были широко открыты и устремлены на виновника всего происходящего, у которого от этого взгляда мелькнула мысль обратиться в бегство. Но или он слишком устал, исчезая только что из дома, или решил принципиально не поддаваться панике. Он остался стоять на месте. В это время у грешной маменьки грешного сынка вернулся дар речи, так как с её уст слетело восклицание. «О господи, да что же это такое. Ведь так и дом недолго взорвать. Ох-ох-ох-о, да что это такое творится» - произнесла она, качая головой вправо и влево.

- Это, мама, ещё ничего, а вот когда порох изобретали, так тогда целые лаборатории на воздух поднимались, и то ничего, – изрёк виновник произошедшего.
- Так ты что, тоже хочешь дом-то на воздух поднять, а?
- Нет, для этого, мама, надо взрывчатые вещества.
- А у тебя и до этого недолго. И взрывчатые вещества начнёшь изобретать. Ты у меня дома чтоб больше этим не занимался! Вон переезжай в сарай.

Изложив таким образом свои мысли, она рискнула сделать попытку проникнуть в дом. Приоткрыв дверь и понюхав воздух, она убедилась, что зловонный запах улетучился бесследно. Мы же воспользовались моментом, когда она зашла в дом, и поспешили исчезнуть. Причём мы переправили свои тела на улицу не через калитку, а прямо через ограду во избежание каких-либо неприятностей.

Переправившись таким образом вполне успешно, без какого-либо материального ущерба мы очутились в безопасности. Посоветовавшись, мы решили направиться в свои катакомбы, которые мы сделали собственными руками и соответствующими орудиями производства в нашем знаменитом саду. Я говорю «в нашем» потому что это в действительности почти так и было.

По истечении определённого времени мы были уже в наших владениях. Пробраться и скрыться с земной поверхности было для нас делом нескольких минут. Вход в наше подземное царство находился в углу сада, причём расположен он был под деревом, а наружное отверстие надёжно прикрывалось буйной растительностью, произраставшей в этом месте. Пробравшись через вход, мы очутились в просторном подземном коридоре. Вы не думайте, что это была какая-нибудь лазейка, в которой можно только пресмыкаться, это был коридор, по которому можно было передвигаться в вертикальном положении. Пройдя метров пятнадцать, мы достигли первой комнаты нашего подземного так сказать «проверочного пункта». Но, так как нам в нём нечего было делать, мы пошли в следующую, самую большую штабную комнату. Эта комната комфортабельно была обставлена самой разнообразной мебелью. Коридор, обе комнаты и помещения, предназначенные для склада, были освещены электричеством, которое было проведено нам совершенно тайно. Устроившись в некоторой степени почти с комфортом на имеющейся там мягкой мебели, не забыв в первую очередь включить электричество, мы погрузились в размышления.

Нужно вас ознакомить поближе, что из себя представляла комната при электрическом освещении, так как другого освещения она не имела. Прежде всего, вы увидели бы стол, который стоял на середине, с одного бока к нему примыкала кушетка, называемая искусственной, потому что была сделана нашими руками и не отличалась чрезмерным излишеством отделки, на которой мы в данный момент и расположились. Кроме этого, в комнате имелось ещё одно кресло и такое же количество стульев, чего было достаточно для нашего общества. Ещё тут были предметы домашнего обихода, как-то: печь, электроплитка, шкаф с посудой, ящичек с медикаментами - в общем, всё, необходимое для случайного пребывания в этом подземелье, как мы его иногда называли. Да, и я забыл вам сказать, что там был также телефон, плод наших усиленных трудов. Так мы сидели и размышляли, сначала молча, но потом размышления стали сопровождаться издаваниями совсем не странных звуков, которые имели все основания называться человеческой речью.

Решив, что не мешает посмеяться, я открыл дверцу в столе, извлёк оттуда «Крокодил» и стал искать что-нибудь вполне достойное для восприятия нашими органами слуха. Перелистав несколько страницы, я наткнулся на статейку, начало которой сразу привлекло моё внимание. Попросив Юрку и Петьку воспринимать звуки, которые я буду издавать, я прочитал следующее:

«Размышления странного человека»

Я считаю, что население начинает очень много о себе воображать. Неприятно видеть, каким манером иной гражданин покупает себе, например, коричневые полуботинки. Он входит в магазин развязной походкой, ищет глазами модный фасон, и даже требует обувь обязательно своего размера – сороковой, например.

Ему дают сорок третий. Когда-то он и сорок шестой с руками бы оторвал. Запихал бы в каждый ботинок по два номера и носил бы с восторгом. А теперь он двусмысленно улыбается и записывает себе в книжечку номер магазина. Не хочет человек понять, что, может быть, заведующий нарочно закупил всю обувь одного размера, чтобы не возиться с примеркой. И вы имейте в виду, что, если такой гражданин случайно найдёт свой размер и фасон вместе взятые, он не побежит сразу строевой рысью в кассе. Он начинает вертеть товар в руках и придираться к пустякам.

- Почему это, - говорит, - правый ботинок сорокового размера, а левый тридцать шестого?

Вот уж в буквальном смысле: давай мне, чего моя левая нога хочет. Велика ли разница, какие-нибудь четыре номера? На улице никто бы и не заметил. А он фыркает и уходит в другой магазин. А у людей из-за этого затоваривание.

Да зачем брать обязательно торговые точки? Возьмём такие на мой взгляд предметы роскоши, как новые жилые дома. Бывало, если у гражданина мала квартира и он получает ордер в новый дом, что он делает? Он моментально связывает постельные принадлежности и бежит занимать жилплощадь. А то случалось, раздавали по четыре ордера на одну квартиру. В доме ещё стёкла не вставлены и двери не навешаны, но прежний гражданин всё равно вселится и живёт, как пришпиленный.

А теперь? Теперь ему, видите ли, необходимо посмотреть, как там обстоит с красотой и с излишними удобствами. Даже снаружи осматривает дом и, кончено, с комендантом вступает в перепалку:

- Некрасиво, - говорит, - домик отделан.
- А вам что же хотелось бы?
- Вот этих глиняных коров у парадной тоже не надо бы.
- Вы не придирайтесь к архитектуре, – говорит комендант, - это вовсе не коровы, а львы, так сказать, цари пустыни.
- А лифт есть?
- Лифта не может быть.
- Почему?
- Потому что архитектор оформил лестницу в виде внутренностей корабля, а на корабле лифтов не бывает.
- Значит, на шестой этаж пешком ходить?
- Это уж не моё дело. Хотите – извозчика нанимайте.
- Безобразие, – кричит гражданин, – у меня бабушка пожилых лет, она пешком не может.

Придумал причину! Так вот тебе архитектор и будет учитывать каждую бабушку.
Ну, осматривает гражданин комнату. Всё в порядке. И тут опять начинаются придирки.

- А где же здесь кухня и другие коммунальные помещения?
- Они, гражданин, тоже не уместились, потому что архитектор встроил здесь по замыслу, видите, четыре колонны и фонтан.
- Как же здесь в таком случае проживать?
- Очень просто. В четвёртом этаже все подобные помещения есть, туда и будете адресоваться.
- Нет, - говорит, - это меня это не устраивает.

Ему, видите ли, трудно спуститься вниз на каких-нибудь два этажа к умывальнику. Подумаешь, нежность какая. Раньше он и внимания не обратил бы на такие пустяки: выхватил бы у коменданта из рук свой ключ и помчался бы скорей за бабушкой. А теперь он машет рукой и бежит в жилотдел возвращать ордер.

- В нашем районе, - говорит, - много хороших домов достаивают. И я уж лучше месяц-другой подожду. А в этом корабле пусть сам архитектор плавает.

Да что там распространяться: в любой отрасли на публику стало невозможно угодить. Теперь вот, например, начали придираться к некоторым ораторам. Скажем, ко мне. А плохо ли я высказывался? Бывает, сочинит мне освобождённый член месткома речь, вызубрю я её наизусть. Выйду на возвышение, выпью графина два воды и чешу по любому вопросу. Примерно вот в таком виде:

- Товарищи, - говорю, - разрешите мне как таковому остановиться на данном вопросе, потому что данный вопрос назрел. Он, товарищи, стоит во весь рост. Наша задача – подхватить его, охватить и провентилировать. А кроме того, сдвинуть с мёртвой точки зрения.

И вот так не меньше часа и выдерживали! А теперь вот я недавно хотел вот так же высказаться, пяти минут не могли выдержать. Силком всовывают в регламент.

- Ты, - говорят, - из пустого в порожнее переливаешь, закругляйся, - говорят, - раз и навсегда.
Видите, что творится? Запрос, говорят, не тот. Одним словом, все выросли и похорошели. А на мой взгляд, очень много начали о себе воображать.

- Ты где это, шалопай, весь день шляешься, нет чтобы дома по хозяйству помочь, – не совсем любезной фразой встретила меня мать.
- Ничего, пусть бегает, пока можно, – перебил отец, – Да-да, скоро бегать уже времени не будет. Бегай, Сашка, бегай, но потом трудись в поте лица, тебе до этого уже недолго. А пока дыши, как сказал ястреб пичужке, которую приготовился разорвать. Ну, Сашок, подойди ко мне, поговорим.

Я поднялся и сел возле отца на кушетку, на которой он имел обыкновение отдыхать после работы.

- Ну, Сашок, значит скоро учиться начнёте, на месяц позже придётся, но ничего, главное не бросай ученье, и меня не будет и трудно если придётся - главное, не бросай. Первое это дело – получишь образование, с образованием тебе везде дороги открыты, а то вот смотри сейчас, я не учился, когда нужно было, условия не позволили, вот и учусь сейчас, если видишь, учусь и работаю.
- Ну давайте, садитесь ужинать, философы, - изрекла наша строгая родительница, личным примером воодушевляя нас на этот не ратный подвиг.

После ужина я попросился у отца в кино.

- А не врёшь если, в кино – никогда не удержу, а если бродяжничаньем, хулиганством занимаешься – не советую и не одобряю.
- Нет, папа не вру, ты же сам знаешь, что не вру.
- Ну ладно, ладно, это я так, – говорил он и давал мне некоторую сумму денег, которая меня вполне удовлетворяла. Я сейчас же скрывался и спешил в условленное место, где меня уже поджидали Петька с Юркой.
- Вы идите сейчас в клуб и там меня дожидайтесь. А я кое-куда ещё забегу, - сказал я и мгновенно скрылся в полумраке осеннего вечера.
- Вот чёрт, опять к Лёльке побежал, – выразил недовольство Петька.
- Ну ладно, пойдём, - сказал Юрка, - Да он быстро слетает, так что нам долго ждать не придётся. Видишь, как исчез, со скоростью курьерского поезда.

Я же, добежав до Лили, влетел к ней в комнату – она читала в это время какую-то книгу, - поздоровался и затараторил: «Ну, давай быстрей, собирайся, пойдём в кино, ребята дожидаются».

- Так что ж мне собираться, только у тебя всё как-то получается: прибежит «давай, выбирайся, в кино идём», а у меня мама скоро должна прийти, а тут закрыто.
- Пустяки, отдашь ключи соседям.
- Давай-ка я быстрее отдам, - сказал я, когда она закрыла дверь.

И, схватив, ключи я помчался к соседке.

-Тётя Надя, вот, возьмите ключи, - Лиличкина мама придёт, так вы ей отдайте, а то мы сейчас в кино идём, дожидаться некогда.
- Ах, тут Сашок прибежал, так ты постой, посиди. Расскажи, как у вас там дела обстоят.
- Некогда, тётя Надя, спешу!
- Ах, сорванец, полетел уже, и спросить ничего не успеешь.

Я выскочил на крыльцо, схватил Лилю за руку, и мы помчались.

Когда прибежали, до начала ещё оставалось 15 минут. Петька с Юркой дожидались нас у входа, билеты уже были куплены. Мы подошли, они поздоровались с Лилей, и мы вошли в фойе.

- Почем вы не на «Моя любовь» пошли, - спросила нас Лиля.
- А, видишь ли, во-первых, мы, а также и ты, её уже смотрели, во-вторых, что это за «Боевой киносборник №1», никто из нас ещё не знает, поэтому мы и решили сегодня созерцать именно его.

Когда мы уловили своими органами слуха второй звонок, мы решили вторгнуться в зрительный зал, предварительно купив в буфете сладостей, которые должны были закрепить наслаждение моральное наслаждением физическим.

Заняв места согласно купленным билетам без каких-либо физических явлений, мы приготовились созерцать, что бы перед нами ни появилось. После нескольких минут ожидания мы убедились, что кино действительно началось, так как погас свет и на экране легко стали виды очертания соответствующих предметов и существ.

Конец.



Дополнение №1
Постскриптум к неоконченной повести, тоже неоконченный.

Как кристаллически чисты бывают отношения мальчика к девочке! Какое чувство они питают друг к другу, когда говорят, боясь взглянуть друг другу в глаза, «я люблю тебя», когда он робко и неумело целует её в первый раз. Как назвать эту чистую, наивную, детскую любовь? Она превращает их из детей в юношей и девушек. Она придаёт смысл их жизни. Посмотрите со стороны на этих двух пичужек, как они весело щебечут идя из школы домой, с каким волнением они ждут друг друга в назначенное время в условленном месте, с каким пылом он оберегает её от всяких внешних неприятностей, - и вы вспомните своё детство, свои первые увлечения, свои первые робкие шаги в жизнь, в эту неизведанную, таинственную, бурную пучину, которая жестоко бросает вас в бездну, где вы вот-вот захлебнётесь и пойдёте на дно, что баюкает и ласкает на своих зыбких эластичных волнах, как мать младенца на руках. Вы вспомните всё! И утро жизни своей в радужных красках утренней зари – беспечное детство! Вы наслаждаетесь, упиваетесь воспоминаниями о нём. Вот вы карапуз с полным розоватыми щёчками, у вас есть мама и папа, они любят вас, более того, они без ума от вас. Мама и папа у вас работают. Вы один остаётесь дома на попечении бабушки, Вы можете чуть-чуть капризничать, а родители имеют склонность делать вам некоторые поблажки. Всё кругом так хорошо, так прекрасно и очаровательно, что ах! Как хочется жить! Вот вы подросли. Вы уже ходите в школу. У вас уже бывают небольшие личные [нрзб] и интересы.

Дополнение №2
Короткое эссе об осени.

Осень - это противоположное весне явление. Весна - восход, осень же- закат. Но вам известно, что закат так же чудесен и величественен, как и восход. Лучи восходящие вселяют в нас силу и бодрость, лучи же заката суть лучи, вселяющие в нас уверенность и непоколебимость.
И те, и другие качества в большей или меньшей степени характеризуют и физические, и моральные качества существ, подвергающихся действию весны и осени.
Итак, весна есть весна, осень есть осень и ничто иное - похожее или непохожее на неё.

Дополнение №3
Ещё одно эссе об осени.

Осень! Знаете ли вы, что таоке осень? Это знают только те и те из тех, которые любят и наблюдают природу, люди душой и сердцем принадлежащие ей. Для всех же прочих это просто время года, крайне неприятное и навевающее на равнодушных неживых людей чувство тоски и тяготения к безделью. А на людей, обладающих хоть малейшими признаками поэзии, осень навевает таинственность и мечтательность, каковыми качествами выражаются культурно-природные склонности нормально развитого человека. Да, осень - это не менее чудесное и в такой же степени прекрасное природное явление, каковым считают, например, лето. Но считать лето чудеснейшим временем года - физическое понимание, осень же действует на моральное состояние существ, не только обладающих двумя ногами, но и более.